Беседа с одним из самых известных, ярких деятелей культуры и искусства современности, российским и советским театральным критиком-театроведом, общественным и государственным деятелем, научным руководителем факультета Высшей школы культурной политики и управления в гуманитарной сфере МГУ — Михаилом Ефимовичем Швыдким.

В сознании современных россиян, независимо от личного отношения к Вам, существует четкая ассоциация: «Швыдкой – культура». Ваша многоплановая деятельность на высоких постах пришлась на период информационной революции. Большинство читателей нашего журнала – это молодые люди, для которых эпоха «до Интернета» — далекое, трудно представляемое прошлое… Как Вы считаете, Интернет – могильщик истинной культуры?

Нет, это, конечно, не так, скорее наоборот. Я считаю, что культура и Интернет могут очень успешно сотрудничать и сотрудничают, потому что сегодня довольно многое из того, что воспринимают молодые люди, и не только молодые, в сфере культуры, это, конечно же, то, что они получают через Интернет.

Его вообще не надо ни мистифицировать, ни обожествлять, ни возводить его в степень чьего-то дьявольского изобретения. Интернет – это очень хорошее техническое средство для передачи любой информации, для контактов, для возможности выразить свои мысли и соображения. Это очень удобная история. Другой вопрос в том, что культура и искусство, с моей точки зрения, связаны во многом с живым общением. И в этом смысле, я думаю, что все, что происходит в Интернете и с его помощью, это, скорее, информирующие свойства культуры.

Может, я старомоден и консервативен, но считаю, все, что происходит с людьми, происходит через общение живого с живым. Ведь в Интернете нельзя родить ребенка, нельзя почувствовать запах другого человека, а это очень важно. Культура и Интернет очень обогащают друг друга, но одновременно у каждого свой сегмент воздействия на человека.

Дает ли Ваша нынешняя должность возможность эффективно влиять на воспитание молодежи?

Я человек достаточно трезвый и скептически относящийся к своей деятельности. Преподаю довольно давно, с 1968 года. В Коломне был тепловозостроительный завод, он и сейчас, по-моему, существует. При нем – театр, и при театре студия, и руководил ею замечательный человек по фамилии Лауд, про которого когда-то писал Маяковский. Раз в две недели я ездил в Коломну читать трехчасовые лекции по истории зарубежной литературы, это была такая общественная деятельность. А уже в 1970 году я оказался в городе Улан-Удэ, где преподавал историю зарубежной литературы и театра; затем в московском ГИТИСе и на высших режиссерских курсах. Какое это оказывает влияние на молодежь, мне трудно сказать, но, наверное, не самое худое. Во всяком случае, я их отвлекаю от чего-то еще более бессмысленного.

Я считаю, что люди, которые занимаются культурой, особенно публичные люди, оказывают влияние на молодежь. Но иногда молодежь это отторгает, не принимает, у нее свои пристрастия и вкусы.

Поскольку я занимаюсь музыкальным театром, хочу рассказать случай. Месяца полтора назад у нас был спектакль «Жизнь прекрасна», построенный на музыке ХХ века, и, как правило, публика этого спектакля – люди после сорока. И вдруг я вышел на сцену и обнаружил, что в зале сидят люди до тридцати лет, и их приблизительно три четверти. Честно говоря, я испугался, потому что не знал, как с ними буду говорить. Это люди, у которых другие ассоциации, другая природа, представления о мире и т.д.

Но выясняется, что есть некая приемлемость, и есть какой-то генотип. Я вообще не очень верю в конфликт поколений. Это и так, и не так. Люди воспитываются в семьях, а семьи сохраняют эту общую природу.

В одной из последних апрельских статей вы писали: «Настоящее обучение – это обязательное общение ученика и учителя». Сейчас образование становится все более дистанционным и условным. Как вы относитесь к ЕГЭ и другим нововведениям, а также к получению высшего образования через скайп?

Как говорил Белинский: «Все действительное разумно». Раз это все есть, говорить о том, что это надо уничтожить, неправильно, неверно. Насколько это воспитывает человеческую личность, для меня всегда большой вопрос… Потому что русская школа педагогики, высшая, средняя — она во многом связана с Прусской, Берлинской школой, так повелось с ХVIII века. Но дело в том, что общение учителя и ученика – это очень важный фактор воспитания личности. В школе люди не только готовятся к поступлению в вуз, они готовятся к жизни. А для того, чтобы приготовиться к жизни, нужно иметь какой-то личный опыт. Тут недостаточно тестов. ЕГЭ в какой-то степени дает малообеспеченным семьям те же права, что и людям с достатком, которые имеют возможность «натаскивать» своих детей в вуз.

Если чуть-чуть уйти в историю, то тестирование было предложено в начале ХХ века во Франции. Его проходили люди, когда шли в армию, для того чтобы понять, что они могут, а что не могут, грамотные или нет.

Я не думаю, что этого достаточно. Почему, например, Московский государственный университет или Петербургский государственный университет бьются за право и получают это право – проводить дополнительные экзамены? Потому что по ЕГЭ довольно сложно понять творческие способности человека.

Проблема многих детей, школьников, состоит в том, что они не умеют говорить. Они настолько хорошо владеют высокими технологиями, гаджетами, что разговаривать им не нужно. У современного учителя иногда не хватает времени, чтобы поговорить с детьми, и для того, чтобы дети начали разговаривать, мы вынуждены начинать подготовку к вузу за два года. Кроме того, дети живут в своем словарном ряду и многих слов просто не знают, но раз нет слова, значит, нет понимания, что за этим словом стоит.

Я за все новейшие способы получения знаний. И, тем не менее, при такого рода удобствах ценность молодого человека состоит не в количестве информации, а в том, умеет ли он думать и формулировать свои мысли. Потому что шкаф с книгами – это всего лишь шкаф с книгами, а настоящий ученый должен уметь сопоставлять разрозненные факты. Естественно, что для этого необходимо какое-то понимание мира.

Сегодняшний русский театр – сохранилась ли та самобытность, которой он всегда отличался?

Наш театр сегодня очень разнообразный. Естественно, есть модные тренды, как принято говорить, они существуют и существовали всегда и во всем мире. Достоинство нашего сегодняшнего театра в том, что он открытый, не законсервированный в каких-то общих границах, но при этом очень важно, что в России сохранились серьезные театральные школы. Если вы придете в Московский художественный театр или пойдете в училища имени Щукина или Щепкина, то убедитесь, что там педагоги преподают по тем методикам, которые были выработаны их великими предшественниками. Потому что русский театр связан, прежде всего, с тем, что называется психологическим методом, методом русского психологического реализма. И это очень важно, потому что подготовка актера базируется на тех достижениях, которые сделали Станиславский, Немирович-Данченко и более ранние их предшественники, такие как Щепкин, Ермолова и прочие. Это вовсе не значит, что методика не развивается. Я думаю, что за последние сто лет подготовка актера, получив какие-то новые импульсы, тем не менее, сохранила важный фундамент. Невозможно же отменить правила арифметики, невозможно отменить закон Ома.

Параллельно с тем, как Станиславский развивал психологический реализм и свою методику развития актерского искусства, в России зарождался авангард, причем в разных сферах художественного творчества. И это соединение удивительно, потому что, с одной стороны, это время формирования методологии русского психологического искусства. И в это же время развиваются те формы искусства, которые сделают Россию очень влиятельной страной в мировой культуре. До недавнего времени российская изобразительная культура была связана с двумя великими периодами: это иконопись до конца XVII века и авангард в первом десятилетии XX века.

Я думаю, что русский театр сохранил традицию, а традиция эта была достаточно многообразна. Мне нравится далеко не все, что происходит в сегодняшнем театре, но так и должно быть. Я, все-таки, человек не сильно молодой, это в порядке вещей.

В одном из интервью Вы прокомментировали ситуацию, которая сложилась вокруг фильма «Волк с Уолл-стрит». Критики считают, что там присутствует пропаганда наркотиков. Всегда ли уместен такой натурализм или даже гипербола в фильмах, и что такое хорошее кино, на Ваш взгляд?

Можно делать фильм о том, что употреблять наркотики плохо, и не показывать наркоманов. Хорошие люди собрались и поговорили о том, как плохо употреблять наркотики, — но это же ерунда собачья. Такого же не бывает… Если ты борешься с каким-то явлением, то ты должен его показать. В этом смысле существует несколько традиций. Даже если взять, к примеру, Салтыкова-Щедрина. Многим кажется, что это осквернение русских традиций, осквернение России, что это такая жесткая критика, которая чудовищна по отношении к русскому народу и к Российскому государству. То же самое можно сказать о гоголевских «Мертвых душах», это не самая веселая история про русскую действительность. Поэтому это вопрос взгляда.

Всегда важно понимать: если художник целью ставит преодоление пороков, то тогда можно показывать что угодно. «Последнее танго в Париже» — это же не порнофильм, но, тем не менее, для многих он таковым является. Это всегда зависит от взгляда художника на проблему. Для одних «Лолита» Набокова – роман, пропагандирующий педофилию, а на самом деле это великий роман о любви. Искусство – дело тонкое, и как только в него пытаются вмешиваться с помощью юридических критериев, это не всегда бывает успешно. Вообще государство должно минимально вмешиваться в художественное творчество, и надо определить некие границы. Но если государство начнет регулировать, определять, что хорошо, а что плохо в художественном творчестве, я не думаю, что это будет успешный метод руководства культурой.

Что Вы можете посоветовать молодым ребятам, которые только делают свои первые шаги в мире искусства?

Ничего не бояться, потому что искусство всегда должно быть бесстрашным. Это не так просто, потому что страхи нас всегда преследуют, и хотя культура всегда начинается с запретов, с табу, тем не менее, любой художник должен преодолевать запреты. И второе, конечно же, — как можно больше читать и смотреть. Читать сегодня, пожалуй, более важно, чем смотреть. У нас такая визуальная культура: люди воспитываются на образах, а не на смыслах, и очень часто картинка заслоняет содержание. Поэтому, если ты хочешь быть настоящим мастером, больше читай и ничего не бойся.